10.19

[Миры Лукьяненко. Фест]

Дозоры.
Немагическое АУ. Антон со Светланой счастливы в гражданском браке, сидят на героине, кокаине, марихауане, короче на всём подряд. Их обоих вполне устраивает жизнь в тумане наркотического угара. Завулон - старший родственник Антона. Иногда навещает, помогает деньгами, сам очень обеспеченый и влиятельный человек. Пытается убедить непутёвого родственничка отказаться от пагубных привычек, но Антон его игнорирует. Артур любит Антона, только по этому ещё пытается наставить того на путь истинный.

Comments

[Гость]

часть 1/2

слов 2356, закончен

Из сна его выдернул звон бутылок. Они посыпались одна за одной, безжалостно терзая мозг громкими звуками. В прихожей кто-то выругался, но не так, как привык Антон, а неебически интеллигентно, что-то вроде «твою кавалерию» или «японский городовой», формулировку Антон тут же забыл. Он понял главное: только один человек в целом мире мог так нелепо и старомодно ругаться. И этому человеку здесь были не рады.

Антон вздохнул и не без труда открыл воспалённые глаза. С потолка на него с укоризной смотрела лампочка Ильича. Мир выглядел блёкло, а в животе, полоская кишки, будто раскручивался барабан стиральной машины. Преодолев тошноту, Антон сел. Стены легонько качнулись над его головой и послушно встали на место. Света, тёплая, податливая Света, сползла с его груди на колени. Антон рассеянно погладил её по волосам.

Вчера они уснули прямо так, на полу, слишком счастливые, чтобы переползти на кровать − вчера впервые за долгое время вернулся кайф. Ласковое тепло прихода, растекающееся по телу, чувство невесомости, а затем всеобъемлющее наслаждение, заслоняющее собой все, словно гигантское солнце, неведомо как рождённое в загаженной гостиной. Лучше, чем оргазм, лучше…

− Очнулся? − строго спросил Артур.

− Отъебись, − прошептал Антон.

Он хотел рявкнуть, но запекшиеся губы едва шевельнулись, а горло саднило так, точно он орал ночь напролёт. Артур демонстративно закрыл балкон и швырнул в Антона пледом, и только тогда стало ясно, что его банально продуло.

Антон спихнул с себя Свету и заботливо расправил над ней пушистый голубой плед. Ей шло.

− Зачем ты припёрся?

− Что на этот раз?

Вопросы прозвучали одновременно, и ни один не желал отвечать первым. Их взгляды столкнулись в немой борьбе. Антон отвернулся первым.

− Ханка*, − буркнул он.

− А теперь так, чтобы я понял.

Антон почувствовал в груди комок злости. Почему-то он был уверен, что Артур прекрасно знает жаргон и только притворяется, чтобы подольше его помучить.

− Опиат. Вместо белого*. Белый − дорого, − он потянулся, с легким сожалением вспоминая пережитый кайф.

− Самопал? − мрачно уточнил Артур.

− Самовар, − огрызнулся Антон. − На кухне осталось, можешь пойти попробовать, может понравится.

Сказал, и тут же прикусил язык. С Артура станется пойти и вылить зелье в унитаз. А заодно и всё сырьё выбросить. А Антон сейчас слабее, чем девочка-анорексичка на третьем месяце голодания, ничем не сможет ему помешать. Но Артур не стал ничего выбрасывать, он только прошёл на кухню, брезгливо стряхнул с табурета пыль и устало опустился на этот единственный трон посреди «лаборатории». Антон медленно проковылял за ним.

− Ты же лечился, − тихо сказал Артур, − ты же, мать твою, лечился!

Ого, это было грубо! Антон ухмыльнулся.

Ну да, лечился. Когда-то Света была медсестрой, она знала, что делать, когда кайфа всё меньше, а тянет всё больше. Она сказала, нужно идти в центр помощи и лечиться. Исправно принимать метадон, чтобы не ломало. Снижать чувствительность рецепторов. А потом всё опять будет ништяк. Поначалу Антон решил, что жена врёт. Хочет соскочить, вернуться к нормальной жизни. Он даже не разозлился − призадумался, а может и впрямь? Но Света не обманула. Кайф вернулся, вчера они убедились в этом вместе.

− Прости, дядя Артур, − притворно вздохнул Антон, − слаб человек и в грехопадении немощен.

Артур скривился, как кривился каждый раз, когда его звали «дядей Артуром». А поскольку Антон получал от этого некое извращённое удовольствие, он приучил Свету называть его так же, что и вовсе выводило «дядю Артура» из себя.

По правде говоря, Артур не был ему родным дядей. Антон даже не знал его отчества. И фамилии не знал, хотя был уверен, что это совершенно точно не Городецкий. Просто знал, и всё.

Артур был каким-то дальним родственником мечты: обеспеченный, одинокий, щедрый, неравнодушный. Он исправно навещал сам-чёрт-ногу-сломит-сколькоюродного племянника и, несмотря на то, что Антон был торчком, приносил еду, делился деньгами и всячески ебал мозги. Антон деньгам был рад, да и хавка всегда приходилась кстати, но мозгоёбства терпеть не хотел. Мало людей что ли его пытались наставить на путь истинный? С чего этот аккуратный, воспитанный, приличный человек в костюме-тройке решил, что у него есть эксклюзивное право на спасение Антона Городецкого, одна штука, из лап зелёного змия? Ну или не зелёного, а… Плевать! Артур будил в нем даже не раздражение, а ярость, но сегодня Антон был слишком слаб, чтобы вытолкать его из квартиры. Как, впрочем, и во все предыдущие разы. Он просто прислонился к восхитительно холодному кафелю спиной и безвольно сполз на пол.

− Чего тебе надобно, а? − в очередной раз тоскливо спросил Антон.

− А тебе? − так же тоскливо отозвался дядя. − Я же всё готов сделать, лишь бы тебя из этого состояния вытащить. Тебя и эту твою… Светлану.

− Светку не трожь, − слабо возмутился Антон, − она не «эта твоя», то есть моя, а жена законная.

− И наркоманка законченная, − пробормотал себе под нос Артур.

На этот раз Антон не разозлился.

− Ну есть немного, − со смешком признал он, − но и я не лучше. Что ж ты за меня так цепляешься, а, господин депутат? Я что, последний выживший из нашего клана? Так нет вроде, я точно знаю, у меня сеструха есть двоюродная, а у неё двое отпрысков… Или она слишком счастливая для тебя, а?

− Заткнись, − очень серьёзно сказал Артур.

И Антон заткнулся.


Когда-то в прошлой жизни у Антона была любимая работа, любимая жена и миллион перспектив. Жизнь представлялась ему неким бассейном с розовым шампанским − и неглубоко, и весело, и пузырьки в голову бьют.

Амфетамин помогал ему работать больше и эффективнее. Жена, не-Света, смотрела на это сквозь пальцы. Стимуляторы как-то незаметно сменились галлюциногенами − нужно же как-то расслабляться, и всё было хорошо, пока они не потеряли ребёнка, и жена не ушла от него. Тогда он впервые понял, что бассейн с шампанским может превратиться в бушующий океан. Какое-то время он отчаянно барахтался в его чёрных водах. А потом появилась Света, и они вместе пошли ко дну.

Сначала Света достала для них бутират*. Достала из Украины через бывшего однокурсника. Бутик был что надо. Они глотали его и трахались, трахались и глотали. Три дня бесперебойного траха и эйфории. Светка тогда залетела, а потом без малейших колебаний пошла и сделала аборт. В тот же вечер Антон сделал ей предложение.

На самом деле она была нежной и доброй, его Света. Он знал это, потому что под бутиратом видел, как она сияет. И даже когда отпустило, он продолжал чувствовать под её кожей невидимые лампочки и всё перебирал пальцами белокурые волосы. Она до сих пор их не остригла ради него.

Героин появился в их жизни лишь раз, и они дружно решили, что он им не подходит. Тогда они только начинали и клялись друг другу никогда не опускаться до инъекций. Тогда это казалось как-то… слишком. Слишком отчаянно, слишком страшно, слишком опасно. Открыть шахту, значит открыть крышку гроба, говорила Света.

Так что они вдохнули белый, получили сомнительного качества приход, кайфа не почувствовали вовсе и завязали. В конце концов, это ещё и ужасно дорого!

Эфедрин с бутиратом шли лучше. Но одна мысль относительно опиатов их не отпускала. Что если варить ширку прямо на кухне и толкать её этим идиотам-пырям*? Осуществить задуманное помешал здравый смысл, явившийся им в виде двух амбалов, доходчиво объяснивший, что можно, а что нельзя на данной территории. Они вздохнули, согласились, Света вставила себе два новых зуба, и жизнь пошла своим чередом. А сваренная ханка осталась.

Поначалу они пили её, чтобы не переводить продукт. Тогда ещё просто пили. Кайф был. Жизнь налаживалась.

Примерно тогда Артур и заявился в первый раз. Уже тогда он носил свои идиотские костюмы и ругался витиевато, но безобидно. Антон смутно припоминал его из своего детства − очередная фигура на похоронах отца, даже речи не произнёс, только приобнял мать и похлопал его по плечу.

Артур обходился со Светой галантно, с Антоном строго и всё не верил, что для них нет большего счастья, чем полная кастрюля ханки.

− Антон, вы должны обратиться за помощью!

− Света, послушайте!

− Вы растрачиваете свой потенциал…

Конечно, им было плевать на его нравоучения. Артур приносил деньги, смотрел печальными глазами, упрашивал, требовал, угрожал. Они отмахивались от него, как от назойливой мухи.

Однажды он застал их на высоте кайфа, бездумно уставившихся в потолок и тихонько поскуливающих от удовольствия. Вопросов стало меньше. Нравоучений больше.

Антон перестал открывать ему − плевать на бабло, кому понравится, когда ему регулярно выносят мозг и тыкают в собственное дерьмо, как котёнка?

Когда Артур всё же зашёл, − дверь оказалась не заперта, − Антон в дурном угаре полез к нему целоваться. Потом он молился и плакал, а Артур гладил его по голове и, прижимая к себе, укачивал, как ребёнка. Он вытирал ему слёзы, отпаивал молоком и слушал заверения в вечной любви. Когда Антон проснулся, то обнаружил, что Артур перенёс их со Светой на диван, вытер рвоту, вынес бутылки, приготовил бульон и уехал в неизвестном направлении. Не то, чтобы ему это направление было интересно, нет. Антон закинулся кислотой и надолго забыл о дядюшке. К счастью, после этого случая Артур ещё долго не давал о себе знать. Зассал, решил Антон. Или заебался с нариками носиться. Наконец-то.

[Гость]

часть 2/2


− Ешь, − Артур сунул ему на колени тарелку с бутербродами.

− Такое и я могу ебнуть, − поморщился Антон.

Артур не обиделся.

− Уж прости, в вашей «лаборатории» невозможно нормально готовить. Разве что ты позволишь мне выбросить весь этот хлам к нелюбимой бабушке? Нет? Я почему-то так и думал.

− К какой-какой бабушке? Может быть, ты имел в виду нахуй? «Выбросить весь тот хлам нахуй»? Ну-ка повтори!

Артур скрестил руки на груди.

− И не подумаю.

− Блять, ну ты и сноб!

Артур улыбнулся на это замечание и рассеянно погладил клубничину, нарисованную на пыльной сахарнице. Клубничина стала ярче.

− Послушай, Антон…

− Даже не начинай, − рыкнул он.

Артур прикрыл глаза. Чёртов мудак! Изображает вселенскую скорбь!

Антон вспомнил тот единственный раз, когда обрадовался приезду Артура. Они со Светой тогда были на мели. Не было ни мака, ни ещё какого дерьма, вообще ни черта не было! Антон готов был пустить по вене ацетон, если бы это помогло. Они выли, грызли стены − в буквальном смысле, в прихожей до сих пор висят клочки обоев, а на штукатурке видны следы от зубов, − и кидались друг на друга.

А потом Артур приехал и привёз ширку. Антон тогда впервые увидел его не в костюме, а в джинсах и чёрной водолазке под горло − отчего-то это врезалось в память очень чётко. Это Костя, сосед, позвонил ему. Услышал их вой и позвонил. А дверь для него вскрыли какие-то люди в чёрном, Антон их не запомнил. После этого он расщедрился и выдал Артуру персональный ключ. Светкин отдал, с розовым плюшевым зайцем на брелке. И даже поблагодарил.

Он сказал, это был акт милосердия. Он сказал, что спасал им жизни. Но Антон знал, что за этим крылось. Артур был просто больным извращенцем, которому требовалось кого-то спасать. Какой-нибудь комплекс Иисуса или Супермена. Или доброго дядюшки.

Костя, кстати, ту зиму так и не пережил. Он был колючим*, сколько Антон его помнил − лет с шестнадцати. Удивительно, что так долго протянул. В конце концов он открыл шахту и очень скоро сгорел от инфекции, жалкое было зрелище. Антон даже не успел спросить, как у Кости оказался тот номер.


− Хорошо, − сказал Артур. − Хорошо. Я не буду приезжать какое-то время. Деньги на тумбочке. Как обычно. Но ты бутерброды всё же съешь.

Последняя фраза у него получилась такой горькой, такой вымученной, что Антон невольно принялся жевать хлеб с ветчиной, кроша трясущимися руками на тарелку, пол, себе на колени.

Какое-то время Артур наблюдал за ним со слабой улыбкой, а затем поднялся и двинулся в гостиную, где спала Светлана. Антон звякнул тарелкой об раковину и поплёлся за ним.

Артур был занят тем, что раздвигал шторы, впуская в комнату апрельское солнце. Шторы были презанятные, белые, с бесформенными черными пятнами, похожие на шкуры освежеванных далматинов или огромные полотна тестов Роршаха. Стоит закинуться любым галлюциногеном, и вуаля, ты уже смотришь увлекательный черно-белый мультфильм в духе старого Диснея. Света очень любила эти шторы. Когда-то.

Антон перевел на неё взгляд. Что-то на краю сознания резало его ум, пытаясь пробиться сквозь утренний послеханковый туман. Что-то важное. Что-то, от чего его отвлёк приход Артура.

− Свет, − сказал он, − просыпайся, дядя Артур пришёл. Он принёс бабло, колбасу и, кажется, даже мороженое принёс. Кофейное.

Артур вдруг резко вдохнул. Он что-то понял. В последнее время он всегда думал быстрее Антона.

Что-то важное. Что-то, что он заметил, но не успел осознать.

Света лежала на полу, накрытая пушистым голубым пледом, и не дышала. Как во сне, Антон услышал вдруг лекцию, которую она однажды прочитала ему, сидя голая на подоконнике, пока они варили чёрный*. «Опиаты, − говорила она, болтая босыми ступнями, − Могут вызвать паралич дыхательного центра». Это значит, ты перестанешь дышать, понял Антон. И умрёшь.

− Блять, − тихо сказал за его спиной Артур.

И впервые в жизни мат показался Антону святотатством. Он медленно опустился на колени рядом с женой и в последний раз погладил её по волосам.

− Можно похоронить её так, чтобы никто не узнал? − сипло спросил Антон.

Артур отрывисто кивнул. Хорошо. В голове Антона отчего-то возникла отвратительная мысль о мусоропроводе. Нет уж. Скорее он сам туда кинется.

− Артур, − попросил он, − помоги мне.

Артур помог ему встать. Но он ведь не то имел в виду, правда? Антон почувствовал, как из живота поднимается волна тошноты. Он оттолкнул Артура и, хромая, кинулся в ванную, чтобы извергнуть из себя только что съеденные бутерброды.

По краям ванной застыла ржавчина. Стенки раковины ещё были влажными − Артур мыл здесь руки. Яблочное мыло с пузырьками пены лежало прямо так, без мыльницы, потому что у них не было мыльницы. Все это бросилось ему в глаза своей обыденностью. Вещи не имели права оставаться такими обыденными! Солнце не имело право светить, ветер не смел трепать листву, потому что Света…

Из треснувшего зеркала на Антона равнодушно смотрел худой торчок с красными глазами и перекошенным ртом, бледным и злым. Ему явно было плевать и на смерть жены, и на всё остальное на этом свете кроме ширки. Торчок кивнул ему, одобряя принятое решение.

Антон вытер руки и медленно вышел из ванной навстречу Артуру.

− Ты поможешь мне? − снова спросил он, на этот раз вкладывая в эти слова всё, что бушевало у него в груди.

Артур не ответил. Он сделал один стремительный шаг вперед и обхватил Антона руками, как если бы тот был хорошим человеком, заслуживающим любви и сочувствия.

Антон нерешительно ответил на объятие. Его голова оказалась на плече Артура, который зачем-то поглаживал его по волосам, как маленького.

− Всё будет хорошо, − сказал Артур.

И Антон разрыдался.



*Ханка - застывший темно-коричневый сок маковых коробочек (он же опий-сырец), сформированный в лепешки 1-1,5 см. в поперечнике. Наркоманы изготавливают ("варят") зелье из растительного сырья кустарным способом. В этом случае получается ацетилированный опий - коричневый раствор, похожий на более или менее крепко заваренный чай, с отчетливым, иногда резким запахом уксуса. Когда отстоится, становится светлее и прозрачнее, дает осадок в виде мелких темных частиц. Это и есть имеющий дурную славу «черный раствор» или «Чёрное» (называемый иногда также "ханкой", "химией", "ангидридом" - от ангидрида уксусной кислоты, добавляемого в процессе "варки").
*Белый, Беленький, Белдыга — как правило, очищенный героин или морфин - в виде белого порошка, в противовес «Чёрному» — опию-сырцу (ханке).
*Колючий, Пырь — человек, употребляющий наркотики внутривенно.
*Шахта , Турбина, Яма, Кратер, Вулкан — последствия многократных инъекций в одну и ту же часть вены.
* Бу́тик, Бутер, Буратино, Вода, Бутират — натрия оксибутират, «жидкий экстази». Усиливает половое влечение.

[CDR J.Weiner]

Это было сильно и хорошо.
Тема, определенно, не любимая, тяжелая и все такое.
Но.
В Артура веришь, в семейство Городецких - сложнее, но можно принять, что в подобных обстоятельствах все вывернулось так (или нет).
В любом случае - эмоции вызываются сильные, серьезные.
Так что спасибо.

[Гость]

Оооох. Это... это, знаете, именно то, чего я хотела, вы прям в точку попали. Тяжеловато да, но, как я уже сказала, так и должно быть. Очень понравилось. И завершение такое правильное. Моё бедное сердечко....

Счастливый заказчик

[Anna-Mouvi]

Охренеть. Сильно. Мощно даже. История поражает. И удивительно ярко рисуется в голове. Всеми этими мелочами, точками сцепления. Ярко.
Спасибо!
*все-таки чтение - мой сильнейший наркотик))*

[Гость]

Великолепно. Очень сильный текст. Автор, вы просто вынули из меня душу...
счастливый мимокрокодил